Неожиданный крах режима в Армении становится понятнее, если изучить то, что происходило там 30 лет назад, в последние годы советской власти. В стране по-прежнему сильны традиции мирного протеста и национальной солидарности, но связанный с Карабахом радикальный национализм тоже никуда не исчез
Кризис в Армении оставил многих специалистов по постсоветскому пространству в недоумении. Непривычно, что засидевшийся правитель может так легко капитулировать перед уличными митингами, а Москва – так спокойно реагировать на крушение дружественного ей режима под давлением массовых протестов.
У сегодняшней Армении хватает особенностей, способных ввести в заблуждение невнимательных наблюдателей. Но их будет легче понять, если посмотреть, что происходило в Армении в годы распада СССР. Эта история может многое объяснить о причинах последствий успеха Никола Пашиняна и его сторонников, которые вот-вот придут к власти.
Тридцать лет назад в Армении разворачивались не менее драматические события. В феврале 1988 года небольшая группа малоизвестных политиков осмелилась бросить вызов местному коммунистическому руководству, хотя Армения тогда считалась одной из самых лояльных и спокойных республик Советского Союза. Опередив Грузию и Прибалтику, новоиспеченные политики из комитета «Карабах» смогли создать в Армении массовое общественное движение, призывая людей выходить на митинги в центре Еревана и требовать объединения Армении с Нагорным Карабахом – автономной областью в составе Азербайджана, большинство населения которой составляли армяне. В считаные дни на улицы Еревана вышло около миллиона человек – даже больше, чем в ходе нынешних протестов.
Начавшиеся тогда события необратимо изменили Армению и Азербайджан, подтолкнули обе республики к независимости и кровавому конфликту вокруг Карабаха, не разрешенному по сей день. Все, что происходит в обеих странах сегодня, в той или иной степени остается отголоском 1988 года.
Реакция на кризис 1988 года тоже во многом выглядит знакомо. Руководство Армении тогда оказалось слабым и неуверенным, запаниковало при виде массовых протестов, с удивлением обнаружив, что не пользуется поддержкой общества. Кризис также застал врасплох организации армянской диаспоры; они призывали начать диалог с советским руководством, но улица эти призывы не услышала.
Не готовы к армянскому кризису были и в Москве. Горбачевское политбюро попыталось подавить выступления, но выяснилось, что рычагов влияния на ситуацию у центра куда меньше, чем казалось. Неуклюжие и нерешительные репрессии лишь подстегнули протест. Попытка применить силу – в июле 1988 советская армия попыталась взять под контроль ереванский аэропорт – закончилась кровопролитием, тогда погиб один студент.
Затем члены комитета «Карабах» были арестованы по указанию Горбачева, но пять месяцев в заключении лишь добавили им популярности. После освобождения, как сказал один из руководителей движения Ашот Манучарян, они стали «кем-то между Франциском Ассизским и папой римским».
В конце концов, через два с половиной года (а не две недели, как сейчас), в августе 1990-го, лидер оппозиции Левон Тер-Петросян был избран председателем Верховного совета Армении, и смена власти завершилась. Год спустя Тер-Петросян стал первым президентом независимой Армении.
В 2018-м, как и в 1990-м, руководство страны уступило протестующим. Правящие партии в Армении могут действовать жестко, но это совсем не тоталитаризм в стиле оруэлловского «1984». Кто бы ни находился у власти и что бы ни говорили государственные СМИ, в армянском обществе сохраняется пространство и для свободомыслия, и для недовольства. Также важно, что Армения – это такая страна, где национальная солидарность и общеармянская идентичность берут верх над всем прочим, так что даже жесткий и властный Серж Саргсян воспринимает себя прежде всего как армянского патриота и, по всей видимости, согласился уйти в отставку, чтобы не применять силу против сограждан.
Сегодня, как и 30 лет назад, многие организации армянской диаспоры на Западе не всегда хорошо понимают, что происходит в «Восточной Армении», и слишком верят тому, что говорит текущее правительство в Ереване. Хотя многие представители диаспоры по-прежнему довольно влиятельны, ее организации проспали нынешний кризис так же, как и в 1988 году.
Неловкое положение, в котором оказалась Москва, тоже выглядит знакомо. Но в этот раз по крайней мере обе стороны – и в Москве, и в Ереване – научились выступать по-новому. Хотя российских чиновников наверняка раздражают картины массовых протестов (которые к тому же поддержал Алексей Навальный), они все же подчеркнули, что уважают право армян на мирную смену власти. Пашинян и другие лидеры протеста, в свою очередь, попросили своих сторонников избегать антироссийских или проевропейских лозунгов, хотя такие попадались во время протестов «Электрического Еревана» в 2015 году. 
То, что Пашинян говорит о России, показывает, что он хорошо понимает, в каких геополитических условиях находится его страна, когда с одной стороны у нее – подвешенная война с Азербайджаном, а с другой – закрытая граница и отсутствие дипломатических отношений с Турцией. Поэтому он выступает – скорее всего, совершенно искренне – за сохранение военного альянса с Россией.
Пашинян также высказался за то, чтобы Армения осталась в Евразийском экономическом союзе, хотя в прошлом он критиковал ЕЭС. Лидер армянской оппозиции явно намеревается разрушить сложившиеся в экономике страны монополии, контролируемые группой местных олигархов и Россией, но понимает, что сейчас говорить об этом не время.
Бурные события в Армении в годы распада СССР также содержат немало неприятных предвестников того, как может развиваться нынешний кризис. Надежды на демократическое будущее страны после 1991 года постепенно поблекли; вокруг новый элиты и ветеранов карабахского конфликта сформировалась очередная партия власти, которая стала монополизировать и политику, и экономику. Сначала Армянский национальный конгресс Тер-Петросяна, а затем, после его мирного отстранения от власти в 1998 году, Республиканская партия следующих президентов, Роберта Кочаряна и Сержа Саргсяна, не отличалась большим уважением к демократическим процедурам.
Никто из них не был диктатором. Им можно многое поставить в вину – повсеместную коррупцию, экономическое неравенство, высокие темпы эмиграции. Но к чести этих лидеров надо признать, сегодня у Армении гораздо больше возможностей, чем было во время обретения независимости. В правительстве есть профессионалы-технократы, которые останутся там и после смены власти. По сравнению с временами двадцатилетней давности Ереван стал космополитичным городом с армяно-американскими IT-специалистами, советниками из ЕС, китайскими бизнесменами и иранскими туристами.
Важнейшее отличие от событий 1988 года в том, что молодые люди, участвующие в протестах сегодня, – это совсем другое поколение. В отличие от своих родителей они почти избавились от советской ментальности и не считают Москву центром мира. Они мыслят более глобально и лучше технологически подкованы.
С другой стороны, и это не их вина, эти молодые армяне куда больше замкнуты на внутриармянской повестке. Наследие карабахского конфликта: закрытые границы, радикальный национализм, милитаризация – сильно влияет на их личные установки, хотя они и не осознают этого в полной мере. Это поколение полностью впитало в себя логику национализма и борьбы последних двух десятилетий. 
Пашинян в своей футболке цвета хаки хорошо вписывается в эту картину. Второго мая, выступая перед сторонниками, он заявил: «Да здравствует Нагорно-Карабахская республика, которая должна стать неотъемлемой частью Республики Армения!» Такие призывы можно было услышать и во время протестов 1988 года. Это еще более бескомпромиссная линия, чем та, которую проводил ветеран карабахского конфликта Саргсян, не говоря уже о его бывшем покровителе Тер-Петросяне, пытавшемся когда-то ради развития Армении найти компромисс и с Азербайджаном, и с Турцией. Если Пашинян будет избран премьер-министром, то вполне возможно, что у него получится чего-то добиться в борьбе с коррупцией и экономическим неравенством. Но у 1988 года есть и темная сторона – тогда начался не разрешенный до сих пор карабахский конфликт со всеми его международными последствиями. Это наследие пока не удалось преодолеть ни одному лидеру Армении.
Томас де Ваал, Московский Центр Карнеги